7. Удвоение воли и передача права. Автоматизм
Та тотальная перестройка правового механизма и юридических представлений, которая влечет принятие концепта вещного договора, так или иначе задевает множество сфер частного права. Конечно, на первом месте находится система взглядов, связанных с передачей права, о чем мы уже говорили.
На самом деле права, конечно, не передаются, а устанавливаются, т.е. волеизъявлением обладателя права прекращаются у него и возникают у получателя права. "Передача есть материальное действие, которое не может совершаться относительно невещественного предмета, каким является право" <1>.
--------------------------------
<1> Планиоль М. Курс французского гражданского права. Петроков, 1911. С. 612. Это фундаментальное положение становится очевидным после определенного размышления (на которое, однако, не все юристы находят время) и обычно как очевидное и излагается в литературе, например: "Перенос права нельзя облечь в обязательственную форму" (Блинковский К.А. Система обязательств // Практика применения общих положений об обязательствах: Сб. ст. / Рук. авт. кол. и отв. ред. М.А. Рожкова. М., 2011. С. 13).
"Нематериальный характер объекта интеллектуальной собственности обусловливает невозможность передачи или перехода такого объекта от одного лица к другому" <1>. Понятно, что нематериальный характер любого права влечет тот же вывод.
--------------------------------
<1> Дедков Е.А., Александров Е.Б. Сделки по распоряжению правом на товарный знак: отчуждение и лицензия // Сделки: проблемы теории и практики. С. 392.
Этот механизм передачи (установления) субъективного права принципиально не отличается (и не должен отличаться, поскольку здесь затрагиваются фундаментальные качества права вообще <1>) от установления обязательства. Разница лишь в том, что при установлении обязательства должник обязывается и тем самым создает право кредитору. А при передаче права обладатель права лишает себя принадлежащего ему права, и это сродни установлению обязательства в том смысле, что в обоих случаях лицо ухудшает свое юридическое положение.
--------------------------------
<1> Мы наблюдаем осуществление одного из базовых принципов частного права, о котором уже не раз говорили: никто не может быть лишен права либо обременен обязанностью иначе, как по своей воле. Те особенности, которые этот принцип приобретает в сфере деликтов, и некоторые иные исключения мы не обсуждаем, поскольку наше исследование ограничено сферой сделок, которая всецело подчинена этому принципу или, точнее, которая его и создала.
Впрочем, существует концепция, согласно которой права не устанавливаются актом воли, а буквально передаются, точно так же, как вещи, притом что эта концепция, как видим, не перегружена рефлексией, один логический аргумент она все же использует: если считать, что права не передаются, а устанавливаются сделкой <1>, то невозможно объяснить тождественность прав при передаче.
--------------------------------
<1> Можно, напротив, заметить, что теория материальной передачи права не в состоянии объяснить ни одну из сделок собственника, кроме отчуждения: ведь право собственности как право неделимое (поскольку неделима вещь) не может передаваться по частям. Соответственно, собственник каждый раз устанавливает права своим контрагентам - как при установлении обязательств (доверительного управления, перевозки, подряда, аренды и пр.), так и при установлении вещных прав. То же самое можно сказать и о других неделимых правах. Впрочем, показывать частные случаи несостоятельности теории передачи права - задача малоинтересная ввиду неубедительности этой теории в целом.
На самом деле здесь просто упускается из виду, что весь механизм передачи права полностью подчинен действию того фундаментального правила, которое только что приводилось.
Поскольку всякое относительное право одновременно означает и чью-либо обязанность, то расширение права невозможно без согласия обязанного лица. Значит, право не может быть установлено у получателя в большем объеме, чем оно имеется у передающего право, ведь тогда за спиной обязанного лица помимо его воли расширится его обязанность, что невозможно. Так и получается тождественность.
Что касается прав абсолютных, полных, т.е. ограниченных только законом, а не объемом прав обязанного лица <1>, то они передаются как наиболее полные права, их тождество - это тождество полноты, оно задается правопорядком (для упрощения можно понимать: позитивным правом).
--------------------------------
<1> В рамках известной идеи, согласно которой абсолютному праву якобы противостоит обязанность неопределенного круга лиц "не нарушать права" (на самом деле здесь не обязанность, а запрет, обеспечиваемый прежде всего публичными средствами), насколько известно, не предпринималось попыток содержательно описать эту обязанность (вероятно, потому, что такие попытки окажутся, скорее всего, перечислением множества норм уголовного, административного и других законов, причем это множество едва ли может быть исчерпано). Между тем неопределенная обязанность (как, впрочем, и право) не может считаться юридической обязанностью, что лишь подкрепляет все прочие аргументы, показывающие неадекватность указанного представления.
Среди этих прочих доводов, о которых мне не раз доводилось говорить, редко приводится один, который хочется все же здесь напомнить.
Если собственнику противостоят все прочие лица, якобы "обязанные" не нарушать его право, то во всяком случае на первом месте среди обязанных должен стоять, видимо, незаконный владелец. Однако незаконный владелец не имеет на самом деле обязанности выдать вещь собственнику (не говоря уже о том, что он обычно и не знает, кто же собственник вещи) и потому не несет никакой ответственности за невыдачу вещи собственнику в определенный срок и в определенное время (уже хотя бы потому, что ни срок, ни место исполнения этой несуществующей обязанности нигде не указаны, даже на случай явной недобросовестности владельца; впрочем, различия в ответственности владельца добросовестного и недобросовестного сами по себе указывали бы на отсутствие всеобщей обязанности, которая не должна знать исключений. Однако отсутствие всякой ответственности подтверждает отсутствие придуманной обязанности еще убедительнее). Еще меньше оснований придумывать обязанность "не нарушать право" всем прочим лицам.
Если же вернуться к аргументу о том, что неопределенность запрета лишает его качеств обязанности, то мы должны обсудить другой вопрос: не свойственно ли то же и обязанности воздержаться от действий как одной из форм обязательства? Например, К. Блинковский соглашается с тем, что эта обязанность, как понятие отрицательное, лишена необходимой определенности и вообще ограничивает правоспособность <1>. Думаю, это не так. Обязательство воздержания от действия (ст. 307 ГК РФ) - это всегда обязательство воздержаться не только от правомерного действия (чем оно принципиально отличается от публичного запрета, всегда запрещающего преступление или иное неправомерное действие), но именно от осуществления субъективного гражданского права (Г. Шершеневич говорил о воздержании от тех действий, "исключительное право совершения которых принадлежит должнику" <2>). Именно поэтому обязательство воздержаться от действия адресовано не любому лицу, а обладателю этого субъективного права, именно его кредитор отыскивает среди прочих для получения от него данного обязательства, хотя правоспособность ведь есть у всех и у всех одинаковая.
--------------------------------
<1> Блинковский К.А. Система обязательств // Практика применения общих положений об обязательствах. С. 15.
<2> См.: Шершеневич Г.Ф. Учебник русского гражданского права. М., 2005. Т. 2. С. 9.
Понятно, что обязанность воздержания от действия непременно имеет меру, иначе действительно можно сказать, что обязательство не установлено (спорные ситуации чаще всего связаны с различными договорами об ограничении конкуренции). При этом мера воздержания естественно ограничена рамками самого субъективного права, которое, в свою очередь, также, как известно, ограничено, также - мера. Поэтому невозможно предположить, что обязательство воздержания от действия может быть безграничным.
Интересно, что в достаточно распространенных представлениях о существовании в реальности акта передачи права мы обнаруживаем известную еще из схоластики и весьма на самом деле живучую идею реалистов, которые, как мы помним, полагали, что общие понятия имеют реальное бытие, в противовес номиналистам, считавшим, что понятия реально не существуют.
В представлениях реалистов субъективное право должно обнаруживаться в реальном мире, мире вещей, а стало быть, и передаваться точно так же, как вещь.
Тот факт, что нынешние сторонники реальной передачи права чаще всего не подозревают, что они находятся в знаменитом противостоянии на стороне простодушных реалистов, лишь подчеркивает неслучайность этой старинной полемики, которая на самом деле постоянно длится, возникая время от времени в разных науках.
Учитывая, что уже несколько столетий назад была все же показана несостоятельность реализма (с тех пор реализм, как и в нашем случае, проявляется обычно стихийно, во всяком случае в правоведении <1>), я бы ограничился, как бесспорным, положением о нематериальности права и, следовательно, отсутствием в реальности акта передачи права. Тем самым исключается и обязательство по передаче права. Ведь "только те действия могут быть предметом обязательства, которые способны выражаться во внешней форме" <2>. Не случайно законов об исполнении обязательства (место, время, способ исполнения и т.д.) применительно к передаче права отыскать не удается.
--------------------------------
<1> Можно указать на отдельные не лишенные экзотики апелляции к реализму некоторых мыслителей и после Средневековья, в том числе и в наше время; юристов среди них, насколько известно, нет.
<2> Савиньи Ф.К. Обязательственное право. СПб., 2004. С. 51.
Дело, однако, осложняется тем, что не только в представлениях юристов, но и в нашем законе мы можем натолкнуться на слова, позволяющие обнаружить следы обязательства по передаче права. По крайней мере в двух местах, в ст. 1106 и 1234 ГК РФ, так или иначе упоминается обязательство по передаче права.
Между тем в ст. 1106 ГК РФ <1> не содержится никакого правила в части передачи права, и остается лишь исходить из вторичного характера нормы в этой части, отсылающей, следовательно, к ст. 382 ГК РФ, которая подобного обязательства не упоминает, но, напротив, говорит о том, что право может быть передано "по сделке".
--------------------------------
<1> В силу ст. 1106 лицо, передавшее путем уступки права требования принадлежащее ему право на основании "несуществующего или недействительного обязательства", вправе требовать "восстановления прежнего положения". Норма помещена в главу об обязательствах из неосновательного обогащения.
В то же время само правило ст. 1106 говорит ясно о том, что если право требования передано по ничтожному основанию, то прямо применимы нормы о неосновательном обогащении (на это указывает помещение нормы в гл. 60 ГК РФ). Учитывая, что выше, в ст. 1103, предписывается субсидиарное применение норм о неосновательном обогащении для случая возврата исполненного по недействительной сделке, мы должны исходить из того, что в ст. 1106 имеется в виду другой случай и, очевидно, речь не идет о возврате переданного права как исполненного по недействительной сделке, иначе с позиций обычного систематического толкования эта норма была бы лишней и дезориентирующей.
Упоминание в ст. 1106 "восстановления прежнего положения" <1> также нужно для того, чтобы указать, что речь идет не о "возврате исполненного" по обязательству, а о другом способе защиты.
--------------------------------
<1> "Восстановление первоначального положения", несмотря на упоминание в ст. 12 ГК РФ ("восстановление положения, существовавшего до нарушения права"), не является само по себе определенным способом защиты права, а, напротив, может быть отождествлено, пожалуй, с любым иным способом. Во всяком случае, одно лишь указание этого способа в законе, без детализации и конкретизации, не дает почвы для применения определенной защиты. Поэтому задача состоит в отыскании иной, специальной, защиты. В данном случае на такую специальную защиту указывает помещение нормы в гл. 60 ГК РФ.
В ст. 1234 ГК РФ <1> сказано, что передача права (исключительного) осуществляется как непосредственно по договору, так и посредством обязательства, установленного этим договором.
--------------------------------
<1> В силу ст. 1234 ГК РФ по договору об отчуждении исключительного права правообладатель "передает или обязуется передать" принадлежащее ему исключительное право на результат интеллектуальной деятельности или на средство индивидуализации.
Можно заметить, что при крайней сомнительности и, пожалуй, невозможности самой идеи, что один и тот же объект может передаваться принципиально разными способами - как одной только сделкой, одной волей сторон, так и их действиями по исполнению обязательства, - с точки зрения терминологии употребленный в ст. 1234 оборот "по договору" применительно к передаче права (в отличие от передачи по обязательству) подкрепляет наше понимание текста п. 1 ст. 382 ГК РФ (передача права "по сделке") в том смысле, что эта основная норма о цессии не указывает на обязательство.
Возвращаясь же к ст. 1234, укажем, что эмпирически обязательства по передаче исключительных прав не наблюдаются, как практически весьма мало и договоров, заключенных на таких условиях <1>.
--------------------------------
<1> Обычно даже если в договоре упоминается обязательство по передаче права, на самом деле право передается в момент, отличный от момента заключения договора.
Хотя нередко составляются, помимо договоров, акты приема-передачи права (эта традиция была создана еще в рамках практики уступки права требования) <1>, сами эти акты следует признать лишенными юридического значения. Ведь акт приема-передачи не может быть сделкой, но является лишь доказательством совершения того действия, которое в нем описано <2>. Если же никакого действия не было, то акт утрачивает достоверность и ничего не доказывает.
--------------------------------
<1> Имея в виду те остающиеся в тени области современного отечественного правосознания, которые составляют ведущий мотив настоящей статьи, следовало бы задаться вопросом, является практика составления актов приема-передачи права уступкой ригоризму бухгалтеров, как часто говорят, или это проявление того наивного реализма, о котором говорилось выше.
<2> Применительно к сделке таким доказательством может быть, скажем, протокол подписания договора. В некоторых сложных случаях такой протокол мог бы быть рекомендован для практических целей, прежде всего для снижения риска оспаривания сделки.
Знаменательно, что сразу после появления норма ст. 1234 подверглась убедительной критике именно в части упоминания обязательства по передаче права <1>.
--------------------------------
<1> См.: Дедков Е.А., Александров Е.Б. Сделки по распоряжению правом на товарный знак: отчуждение и лицензия // Сделки: проблемы теории и практики: Сб. ст. / Рук. авт. кол. и отв. ред. М.А. Рожкова. М., 2008.
Разделяя критику авторами указания на обязательство по передаче права, я также отметил бы определенное противоречие между п. 1 ст. 1234, допускающим как передачу права договором, так и обязательство по передаче права, и п. 4 той же нормы, ничего уже не говорящим об обязательстве. Здесь речь идет о выборе того или иного факта, с которым стороны связывают переход права. По умолчанию право переходит в момент заключения договора.
О том, как могло бы выглядеть исполнение обязательства по передаче исключительного права, закон ничего не говорит.
Не говорят этого и комментаторы данного закона, даже в тех случаях, когда они обнаруживают консенсуальность лицензионного договора (договора о передаче исключительного права) <1>. Суждение о консенсуальности договора в сопоставлении с содержанием п. 4 ст. 1234 приводит к выводу, что в рамках консенсуального договора стороны вправе указать момент перехода исключительного права, отличный от момента заключения договора, тогда реальность будет совпадать с возникновением права в момент заключения договора. Но в строгом смысле это, конечно, никак не означает ни консенсуальности, ни реальности договора.
--------------------------------
<1> Комментарий к Гражданскому кодексу Российской Федерации, части четвертой: (постатейный) / Отв. ред. Л.А. Трахтенгерц. М., 2009); Гаврилов Э.П., Еременко В.И. Комментарий к части четвертой Гражданского кодекса Российской Федерации (постатейный). М., 2009; Комментарий к части четвертой Гражданского кодекса Российской Федерации (поглавный) / Под ред. А.Л. Маковского. М., 2008). См. также: Павлова Е.А. Договоры о распоряжении исключительным правом: комментарий к Постановлению Пленума ВС РФ и Пленума ВАС РФ от 26 марта 2009 г. N 5/29 "О некоторых вопросах, возникших в связи с введением в действие части четвертой Гражданского кодекса Российской Федерации" // Вестник ВАС РФ. 2009. N 9).
Поэтому представляется противоречивым верное поначалу заявление "права и обязанности сторон исчерпываются фактом перехода исключительного права, т.е. моментом заключения договора", сопровождаемое, однако, далее сравнением с реальным договором дарения <1>.
--------------------------------
<1> См.: Комментарий к Гражданскому кодексу Российской Федерации (учебно-практический): части первая, вторая, третья, четвертая (постатейный) / С.С. Алексеев и др.; Под ред. С.А. Степанова; Ин-т частного права. 2-е изд., перераб. и доп. М., 2009. Комментарий к ст. 1234.
Хотя в договоре дарения обязательство по передаче вещи не возникает и в этом смысле сопоставление вполне уместно, действие по передаче подаренной вещи тем не менее имеется, тогда как при отчуждении права никакого действия нет, а достаточно "момента договора", как верно указывается в комментарии.
То, что авторы комментариев никак не описывают ни обязательства по передаче исключительного права, ни какие-либо действия по передаче права, не случайно. Ни ст. 1234 ГК РФ, ни иные нормы никак не включают в механизм распоряжения исключительными правами действия по передаче права.
И в случае принудительной лицензии никакого акта передачи (возврата) права не требуется (ст. 1239 ГК РФ).
Среди средств защиты такой способ, как требование возврата права, не указывается. Может быть недобросовестный приобретатель материального носителя, но не права (подп. 4 п. 1 ст. 1252 ГК РФ). И это тоже не случайно.
Одно только поименование обязательства о передаче права не создает нормы. Норма - это правило поведения. А вот предписанного поведения по передаче права закон нигде не указывает. Думаю, такой нормы и не может быть.
Руководствоваться же существующими нормами о времени, месте, способах исполнения обязательств, включая известные правила об отгрузке, о пересылке, хранении, случайной гибели и т.д., применительно к праву крайне затруднительно.
Подобному анализу ст. 382 ГК РФ не подвергалась, но эта норма, как уже говорилось, и не дает оснований усматривать наличие обязательства по передаче права. Чаще можно встретить суждения о существовании распорядительной сделки наряду с договором купли-продажи (иного отчуждения) права требования, которые мы уже начали обсуждать как фикцию.
Замечу лишь, что даже введение второй (фиктивной) сделки по передаче права никак не требует введения при этом фиктивного обязательства - это просто не нужно. А фикция может быть только нужной.
Наконец, ст. 251 ГК РФ <1>, говорящая об отчуждении доли в праве общей собственности, исключает всякое обязательство по передаче права (классическое право требовало для вещного эффекта введение покупателя во владение общей вещью, что также, конечно, никак не может интерпретироваться в смысле передачи права).
--------------------------------
<1> В силу ст. 251 ГК РФ "доля в праве общей собственности переходит к приобретателю по договору с момента заключения договора, если соглашением сторон не предусмотрено иное".
Едва ли могут быть сомнения в том, что передача любого права как единственного объекта (предмета) сделки (собственно, качества объекта права эти права и приобретают потому, что могут стать сами по себе предметом сделки) от обладателя приобретателю должна иметь общий механизм.
В этом смысле отчуждение доли в праве общей собственности <1> описано в законе, на мой взгляд, наиболее адекватным образом.
--------------------------------
<1> Упреки в некорректном ее наименовании - ведь речь идет о праве - отчасти можно отразить именно тем, что термин "доля" облегчает восприятие этого права как объекта права (по поводу правомерности существования прав в качестве объекта прав имеются более серьезные сомнения).
Именно так передаются и права требования, и исключительные права: переход права производится "по сделке", но стороны могут указать в этой сделке иной момент перехода права (против платежа, по сроку и т.п.). В любом случае обязательства по передаче права не возникает и действия по передаче права быть не может.
Соответственно, не может быть в принципе требования о возврате права независимо от того, признает закон абстрактные распорядительные сделки или нет.
Поскольку не существует обязательства по передаче права вообще и передаче права собственности в частности, утрачивают основания и достаточно распространенные заявления о якобы существующей обязанности "передать право", "наделить правом" и т.п. Об этом говорит и норма об обязанностях продавца Модельных правил частного права (DCFR), которую мы уже цитировали.
Обнаружив, что сделка о передаче права не нуждается в обязательстве, мы должны признать, что обязательство, стало быть, не выступает непосредственным следствием договора.
Оценивая акт передачи вещи во исполнение обязательства из договора об отчуждении вещи, мы можем согласиться с тем (и только с тем), что должник передает вещь для того, чтобы освободиться от своей обязанности <1>.
--------------------------------
<1> "Должник платит для того, чтобы освободиться от своего долга" (Иеринг Р. фон. Цель в праве // Избранные труды. Самара, 2003. С. 26). Мы уже говорили о том, что если бы исполнение и было сделкой, то "освободиться от обязательства" - это определенно мотив, а не цель. Цель же - передать вещь, передать деньги, выполнить работу, оказать услуги и т.п.
Вообще говоря, здесь есть, несомненно, действующий механизм, который сам по себе обеспечивает весь гражданский оборот. Этот механизм сложился именно таким образом, что должники стремятся исполнить свои обязательства, подстегиваемые, скажем, нежеланием подвергнуться различным санкциям (а также и прочими мотивами - заботой о деловой репутации и т.д.). Принимая решение о том, как исполнить свое обязательство, должник привлекает все свои знания, опыт, навыки, тем самым делая достоянием иных участников оборота те собственные качества и ценности, которые иначе оставались бы только у него и попросту пропали бы для развития общества. (В этом и проявляется позитивная сила права, о которой уже говорилось.) Но при этом его воля направлена только на одну цель, причем воля всегда бывает направлена только на одну цель, это и есть сама эта цель в данном случае - действие по исполнению обязательства.
С другой стороны, если следовать идеям, возникшим из вещного договора (но затем получившим отдельное, хотя и не вполне осознаваемое, существование), действие продавца по исполнению обязательства из договора купли-продажи, сохраняя качество сознательного волевого акта исполнения обязательства, является также и другим сознательным волевым актом - по передаче права собственности. Но дело в том, что если в германском праве вещный договор является полноценной фикцией, т.е. предусмотрен законом и является важной частью его системы <1>, то система нашего права подобной фикции не содержит, по этой причине и возникла идея присваивать функции акта по передаче права тому акту, который является совсем иным действием. А это систему закона и права, напротив, деформирует.
--------------------------------
<1> Как выразился А. Ваке, "родоначальники BGB посчитали необходимым в интересах торгового оборота признать абстрактность распорядительной сделки по поводу вещи" (Ваке А. Приобретение права собственности покупателем в силу простого соглашения или лишь вследствие передачи вещи? // Цивилистические исследования: Сб. науч. тр. памяти проф. И.В. Федорова / Под ред. Б.Л. Хаскельберга, Д.О. Тузова. М., 2004. Вып. 1. С. 136). Автором дано адекватное описание сознательного установления фикции, которая со временем начинает восприниматься юристами - "потомками" родоначальников уже естественно, что также отмечает А. Ваке в той же статье.
Сторонники идеи удвоения воли обычно не только полагают, что акт передачи права существует на самом деле, но также считают, что существует обязательство по передаче права, вопреки тому, что показано выше. Именно эти убеждения и не позволяют им заметить всей проблематики, связанной с фиктивностью вещного договора.
Потому и не имеется попыток обосновать эти взгляды. Обычно дело ограничивается ссылками на немецкую, реже - на французскую литературу (мы уже затрагивали выше этот вопрос).
Например, М. Планиоль говорил, что обязанность продавца перенести право собственности "считается исполненною в момент заключения договора" <1>, причем никакого действия по исполнению обязанности передать право, конечно, нет и быть не может ввиду "автоматизма" перехода права.
--------------------------------
<1> Планиоль М. Курс французского гражданского права. С. 540. Выше я уже затрагивал этот вопрос. Такие же взгляды высказывают и другие французские авторы (см.: Церковников М.А. Приобретение права собственности на движимые вещи посредством соглашения: французский и российский опыт // Вестник гражданского права. 2009. N 3 (Т. 9). С. 106, 114).
Можно было бы говорить о буквальном совпадении с объяснениями перехода права собственности, даваемыми отечественными авторами (см. ниже), если бы не обнаружилось разительное отличие: французские юристы увязывают "автоматический" переход права собственности с моментом заключения договора, а российские - с моментом передачи вещи.
Тот факт, что на самом деле никакого действия по передаче права не существует, как видим, позволяет довольно легко манипулировать этим воображаемым актом.
Вместе с тем мы должны дать оценку самой идее автоматизма, без которой, как видим, невозможно вообще описать вещный эффект и которая известна цивилистам. Об этом, в частности, говорит С.В. Сарбаш <1>.
--------------------------------
<1> Сарбаш С.В. Удержание правового титула кредитором. М., 2007. С. 104. В этом исследовании автор ссылается на работу Т.Д. Бенциановой.
Очевидно, что автоматизм возникновения права собственности состоит в том, что для возникновения этого права не нужно никакого второго, специального волеизъявления, что мы всегда и обнаруживаем при внимательном рассмотрении механизма исполнения договора об отчуждении вещи.
Иной, менее важный, аспект вопроса связан с тем, что некоторые факты влекут двойное действие - отпадение обязанности и возникновение права, например: передача арендованной вещи не только освобождает арендодателя от ответственности, но и дает ему право требовать арендной платы и т.п. На самом деле здесь нет никакого умножения целей. Достаточно представить себе гипотезу: вручая вещь арендатору, арендодатель не имеет намерения получать арендную плату (скажем, во избежание списания полученных сумм по долгам) либо вещь вручается приставом, вовсе не имеющим никакого намерения. Но отсутствие намерения никак не скажется на возникновении права. Мы здесь видим тот же самый, уже известный нам автоматизм, когда обусловленные в договоре действия (и иные факты) влекут свои последствия уже без всякого учета воли участников на эти последствия <1>.
--------------------------------
<1> Описанием этого автоматизма можно, например, считать такое: "...когда продавец должен перенести право собственности на покупателя, говоря иначе, когда в отношении данного товара должен состояться переход прав собственности..." (Хаскельберг Б.Л., Ровный В.В. Обязанность продавца - обеспечить юридическую чистоту отчуждаемого имущества и последствия ее неисполнения // Цивилистические записки: Межвуз. сб. науч. тр. М., 2002. Вып. 2. С. 79). Авторы, вовсе не стремясь поставить под сомнение пресловутую обязанность продавца "наделить правом собственности" покупателя, не могут, однако, отступить от действительности, в которой это право все же переходит само, автоматически. Замечание авторов, что обязанности передать вещь и передать право связаны "неразрывно" (там же. С. 74), - иной способ сказать то же самое: продавец не выполняет никакого действия по осуществлению своей "обязанности передать право", помимо передачи вещи; тем не менее право собственности переходит.
Как уже говорилось, однажды выраженной сделкой воли не только совершенно достаточно, но и изменить ее потом уже нельзя. Именно поэтому невозможно, недопустимо и ошибочно в каждом действии по реализации ранее выраженной воли снова и снова требовать ее выражения или подтверждения. Ведь такие представления имеют в своей основе неприемлемое допущение, что сделка может быть односторонне пересмотрена после ее совершения.
На самом деле достаточно того, что осуществляется обязательство, возникшее из действительного волеизъявления. Все последствия такого исполнения заранее оговорены, и никакой дополнительной воли на эти последствия требовать недопустимо.
Бесспорное рассуждение Эннекцеруса о том, что достаточно выразить волю на "непосредственные последствия сделки", а ко всем прочим, "косвенным" последствиям затем "приводит правопорядок" <1>, я бы все же уточнил тем, что все возникающие из действий сторон сделки последствия неуклонно создаются правопорядком именно в силу уже выраженной и не подлежащей пересмотру воли, в которой все последствия - и непосредственные, и опосредованные - заранее содержатся.
--------------------------------
<1> Эннекцерус Л. Курс германского гражданского права. М., 1950. Т. 1. Полутом 2. С. 110.
Среди тех постулатов, которые и создают правопорядок, наряду с некоторыми иными, например с запретом лишения лица права помимо его воли, имеется и постулат недопущения изменения воли после совершения сделки.
В игнорировании этого вполне очевидного и притом фундаментального механизма и коренится источник ошибки удвоения воли и других подобных ей и вытекающих из нее ошибок.
Сделанные выше выводы нам нужны, во-первых, чтобы обнаружить то действие сделки, на которое до сих пор не обращалось внимания, а во-вторых, чтобы тем самым показать суть связи сделки и ее исполнения, а именно то, что для юридического результата исполнения дополнительная воля сторон не нужна и этот результат заранее уже содержится в сделке и поддерживается правопорядком.
