НЕДЕЙСТВИТЕЛЬНОСТЬ СДЕЛОК В КОНКУРСЕ. ПРИМЕНЕНИЕ
СПЕЦИАЛЬНЫХ, ОБЩИХ НОРМ И ПРИНЦИПОВ <1>
--------------------------------
<1> Первая публикация - Гражданское право: современные проблемы науки, законодательства, практики: Сб. ст. к юбилею проф. Е.А. Суханова. М., 2018.
Как известно, практика помогает находить проблемы, а теория дает материал для их решения, одновременно заставляя глубже ее понимать. А когда доводы суда вызывают изумление, они не только заслуживают критики, но и известной благодарности, давая повод вернуться к основам и подтвердить их действие, возвращая на свое место то, что судом было отброшено в сторону.
Следующее дело заслуживает именно такой благодарности.
Обстоятельства дела таковы. Банк подал заявление в суд о признании индивидуального предпринимателя Д. банкротом на основании решения о взыскании с него суммы кредита. Требования по кредиту были уступлены предпринимателю К.
Суд признал Д. банкротом и ввел процедуру реализации имущества гражданина.
По итогам решения собрания кредиторов финансовым управляющим Д. и К. было подписано соглашение об отступном, в соответствии с которым требования единственного кредитора К. к Д. в сумме оценки имущества погашаются путем предоставления отступного в виде части недвижимого имущества должника, а имеющиеся иные требования К. в установленном соглашением порядке удовлетворяет.
В то же время третье лицо - общество "Т" подало заявление о погашении всех требований кредиторов, а затем, спустя несколько дней после совершения сделки отступного, перечислило сумму, равную сумме оценки имущества, на специальный счет должника.
После этого должник от своего имени и общество "Т" предъявили иск о признании сделки отступного недействительной, указывая в качестве основания сделки нарушения требований Закона о банкротстве, состоящие в том, что реализация имущества была произведена без снятия залога и без торгов. Было также указано на недобросовестность сторон сделки, поскольку они понимали, что нарушают закон, а также нарушили баланс интересов, действуя преимущественно в интересах кредитора и нарушая интересы общества "Т".
Суд удовлетворяет иск Д. и общества "Т", указав в качестве основания решения нарушение ст. 10, 168 ГК РФ. Решением суда предписано вернуть имущество в конкурсную массу в порядке п. 2 ст. 167 ГК РФ.
Доводы суда, как уже говорилось, дают основания для обсуждения, которое, в некоторых пунктах, могло бы быть расценено как ненужное повторение очевидного, если бы не факты конкретного дела. Кроме того, следует помнить слова Аристотеля, которые любил повторять М. Гаспаров: "Известное известно немногим".
Законодательство о банкротстве имеет специальное действие по отношению к общим нормам гражданского законодательства. Применение общих норм ГК РФ возможно лишь в той мере, в какой сложившиеся отношения не урегулированы специальными нормами о несостоятельности (банкротстве). В нашем деле прежде всего возникает вопрос о праве на оспаривание сделок, совершенных в процессе реализации имущества, включенного в конкурсную массу.
В соответствии со ст. 61.9 Федерального закона от 26.10.2002 N 127-ФЗ "О несостоятельности (банкротстве)" (далее - Закон о банкротстве) сделки должника могут оспариваться узким кругом лиц - внешним (конкурсным) управляющим либо в некоторых случаях - кредитором. В любом случае основанием для оспаривания сделки является нарушение прав (интересов) кредиторов, поскольку само признание должника банкротом означает, что с этого момента все юридические действия в отношении его имущества осуществляются только в интересах кредиторов. Норма ст. 61.9 Закона о банкротстве является, как можно судить из ее изложения, императивной и не подлежит расширительному толкованию.
В соответствии с п. 6 ст. 213.25 Закона о банкротстве в процедуре реализации имущества исключительно финансовый управляющий ведет в судах дела, касающиеся имущественных прав гражданина, в том числе об истребовании или о передаче имущества. Непосредственно гражданин лишь вправе участвовать в таких делах.
Согласно п. 24 Постановления Пленума ВАС РФ от 30.06.2011 N 51 "О рассмотрении дел о банкротстве индивидуальных предпринимателей" (далее - Постановление Пленума ВАС РФ N 51) конкурсный управляющий выступает в суде в качестве истца и ответчика. При этом должник как лицо, участвующее в деле о банкротстве, вправе обжаловать действия конкурсного управляющего в деле о банкротстве. Должник также как лицо, чьи права и интересы могут быть затронуты вынесенным судебным актом по результатам рассмотрения дела, в котором конкурсный управляющий выступал от имени должника, вправе обжаловать соответствующие судебные акты.
Иных прав должник в рамках конкурса не имеет.
Само по себе обоснование этого положения неисправного должника периодически предпринимается в юридической литературе. Существуют теории лишения должника дее- и даже правоспособности и вытекающие отсюда теории законного представительства. Обсуждая эти теории и не соглашаясь с идеей лишения должника дееспособности, Г. Шершеневич указывал на то, что в исполнительном процессе, который, несомненно, формирует основные юридические подходы к конкурсу, имеет место "приложение силы, которою обладает государственная власть... С этой целью орган власти отнимает у осужденного ответчика вещи, находящиеся в его хозяйстве, опечатывает движимость, налагает запрещение на недвижимость, стесняя тем самым свободу распоряжения собственника..." <1>. Опираясь на исторический материал, можно обнаружить, что сама по себе возможность применения силы и ограничения свободы распоряжения собственностью опиралась на более архаичные механизмы - сначала лишения жизни неисправного должника, а затем лишения его свободы, обращения в рабство (отголоском чего еще в историческом времени были долговые тюрьмы), так как к свободному лицу было юридически невозможно применить силу, в том числе для отобрания имущества. В конечном счете механизмы были существенно смягчены, однако идея лишения неисправного должника всякой власти - юридической и физической - в отношении его имущества осталась <2>.
--------------------------------
<1> Шершеневич Г.Ф. Конкурсный процесс. М., 2000. С. 231.
<2> Подробнее см.: Скловский К.И. Собственность в гражданском праве. 5-е изд. М., 2010. С. 200 и сл.
Не вполне ясным может быть вопрос, защищаются ли в конкурсе только интересы или также и права должника, но совершенно ясно, что эта защита осуществляется не им и без учета его воли, хотя бы и от его имени, которое в данном случае персонифицирует имущество, а не личность. Поэтому права и интересы, выходящие за рамки этого имущества, в том числе личные права должника, защищаются должником самостоятельно. Одним из очевидных следствий банкротства является, бесспорно, то, что должнику не предоставлено право оспаривать какие-либо сделки, совершенные с его имуществом, включенным в конкурс.
В поисках источника права на иск должника суд в обсуждаемом деле указал, что он "не может лишить последнего гарантированного права на судебную защиту", коль скоро сделка затрагивает его интересы. Вполне понятно, что интересы должника затронуты сделками по распоряжению его имуществом. Но в случае несостоятельности он категорически отстранен как от обсуждения условий совершения этих сделок, так и от возможности спаривания их по каким бы то ни было основаниям, в том числе и по общим нормам ГК РФ, тем более по нормам Закона о банкротстве.
Оспаривание сделок с определенным имуществом - это сохранение известной меры распорядительной власти в отношении этого имущества, которой лишен должник вследствие самой ситуации установленной неплатежеспособности.
Сходное, хотя и несколько отличное, положение имеет и второй истец - общество "Т".
Даже если бы общество "Т" и являлось тем лицом, которое указано в ст. 113, 125 Закона о банкротстве, то по результатам внесения им денежных средств производство по делу о банкротстве подлежит прекращению, как это указывается в ст. 125 Закона, и это третье лицо не может стать участником конкурсного производства и получить какие-либо права конкурсного кредитора или иного участника конкурса. Соответственно, у этого лица не возникает никаких прав на оспаривание сделок, которые имеются у лиц, участвующих в конкурсе.
Однако в данном случае общество "Т" не подпадает под действие ст. 113, 125 Закона, как по сроку внесения им средств, так и потому, что к моменту внесения этих средств уже состоялось решение об отступном. Но общество "Т", независимо от того, в какой мере оно отвечает условиям, изложенным в ст. 113, 125 Закона, в любом случае лишено права оспаривания сделок в силу ст. 61.9 этого Закона.
Суд пришел, однако, к иному выводу, полагая, что общество "Т" имеет интерес в сделке, поскольку оно намерено в дальнейшем осуществлять предпринимательскую деятельность с должником и с этой целью намерено не допустить его банкротства. Этот интерес, состоящий в том, что общество "Т" желает не допустить банкротства должника как своего желательного делового партнера, суд посчитал достаточным интересом, чтобы признать за обществом "Т" право оспаривать сделки с имуществом должника.
Насколько известно, такой подход впервые высказывается в юридической литературе и судебной практике. Сам по себе он очевидным образом вторгается в сферу нормы ст. 166 ГК РФ, на которую ссылается суд, поскольку норма ст. 61.9 Закона о банкротстве определенно не признает за обществом "Т" права на иск.
Несмотря на несомненную смелость и беспрецедентность довода суда, имеет смысл обсудить его, поскольку норма ст. 166 ГК РФ вполне заслуживает этого ввиду ее важности в системе ГК РФ и любой повод здесь будет уместен.
В ходе реформы ГК РФ ведущей идеей изменений § 2 гл. 9 ГК РФ являлось ограничение тенденции аннулирования сделок и наиболее существенным изменениям для закрепления этой идеи подверглись именно нормы о праве на иск о признании сделки недействительной, собранные в ст. 166 ГК РФ.
В силу п. 3 ст. 166 требование о применении последствий ничтожной сделки вправе предъявить сторона сделки. Иное лицо может предъявить такое требование только в предусмотренных законом случаях. Здесь - одно из важнейших изменений прежнего правила, когда требование последствий ничтожной сделки могло заявлять любое заинтересованное лицо.
Имея в виду наше дело, можно заметить, что закон не предусматривает такого случая, когда лицо, желающее вести бизнес с банкротом и желающее не допустить его банкротства, вправе оспаривать сделки, совершенные с его имуществом, как в рамках процедур банкротства, так и вне этих процедур. Вывод суда о том, что интерес лица, состоящий в намерении вести бизнес с некоторым лицом, дает право на оспаривание сделок с имуществом этого лица, означает создание такой правовой позиции, которая позволяет практически любому лицу оспорить любую сделку третьих лиц, ссылаясь на такого рода интерес.
Этот интерес настолько широк, что он может быть обнаружен у всякого участника оборота, далеко выходя, конечно, за рамки понятия "любое заинтересованное лицо", которое мы так долго критиковали за вносимые его широтой разрушения в гражданский оборот и от которого мы наконец отказались, изменив ст. 166 ГК РФ.
В некоторых случаях третье лицо вправе заявить требование о признании ничтожной сделки недействительной независимо от применения последствий, если такая сделка нарушает охраняемый законом интерес истца. Например, собственник имущества вправе оспорить сделку с его имуществом, совершенную без его согласия, для целей последующей виндикации в порядке ст. 301 ГК РФ. В этом случае законный интерес истца состоит в его праве истребовать имущество от незаконного владельца. При этом применение последствий недействительности сделки не имеет места, собственник оспаривает только сделку.
Однако такого интереса, как интерес не допустить банкротства третьего лица, закон не охраняет ни в форме оспаривания сделок с имуществом банкрота, ни, пожалуй, ни в какой иной.
Кроме того, охраняемый законом интерес третьего лица в любом случае дает право только на признание сделки недействительной, но не на применение последствий недействительности. Суть абз. 2 п. 3 ст. 166 ГК РФ состоит в том, что если истец не был стороной сделки, то он в любом случае лишен процессуальной возможности истребовать имущество, переданное по сделке, поэтому его защита может состоять только в признании сделки недействительной - значит, он должен доказать не только то, что сделка нарушает его интерес, но и то, что признание сделки недействительной без применения последствий недействительности будет достаточным для защиты его интереса.
В данном случае, оставив в стороне интерес "в ведении бизнеса с банкротом", применение последствий недействительности сделки отступного означает возврат имущества в конкурс; однако право на этот возврат имеет только конкурсный управляющий <1>, который не может быть понужден к этим действиям ввиду отсутствия соответствующих процессуальных норм. При этом возобновление конкурса само по себе отнюдь не защищает какой-либо интерес общества "Т", а лишь увеличивает срок банкротства и влечет увеличение издержек на процедуру банкротства.
--------------------------------
<1> См.: п. 23 Постановления Пленума ВАС РФ N 51.
В качестве отдельного пункта следует также заметить, что если в основании иска указывается нарушение специальных норм Закона о банкротстве, то и право на иск должно подчиняться не общим нормам ГК РФ, а специальным нормам Закона о банкротстве.
В связи с этим необходимо обсудить сделанное еще до реформы ГК РФ разъяснение о возможности оспорить сделку, нарушающую интересы кредиторов, не только по ст. 61 Закона о банкротстве, но и одновременно по ст. 10, 168 ГК РФ. Этот вопрос выходит за рамки данного дела, но именно данное дело, как и многие другие, показывает, насколько велик разрушительный потенциал у этого разъяснения.
В свое время Президиум ВАС РФ допустил оспаривание сделок по основаниям ст. 10 ГК РФ как незаконных, если они заключены в результате злоупотребления правом. Это суждение с самого начала имело неустранимый теоретический изъян: ведь нет такого субъективного права, как право на заключение сделки; для заключения сделки достаточно иметь дее(сделко)способность, а ею невозможно злоупотребить.
Можно допустить, что это разъяснение сыграло свою роль в продвижении принципа добросовестности в закон и в практику (как одна из основ правопорядка он, конечно, всегда существовал). С закреплением принципа добросовестности в ст. 1 ГК РФ возникла, однако, необходимость сформулировать основные способы его применения на практике. Во всяком случае, ранее данные разъяснения нуждаются, конечно, в корректировке.
Системные изменения, создаваемые внедрением принципа добросовестности, состоят в том, что наряду с действиями правомерными и противоправными возникает третья группа действий - недобросовестные, которые при внешней правомерности могут влечь, однако, различные неблагоприятные последствия для недобросовестного лица, как правило, отличные от ответственности.
Наиболее важным на первых порах будет освоение того качества недобросовестности, что взятые сами по себе, без обсуждения намерений совершаемых действий (бездействия) эти деяния являются правомерными. Хотя это обстоятельство довольно хорошо известно <1> и выражено в тексте закона путем противопоставления поведения незаконного и недобросовестного (п. 4 ст. 1 ГК РФ), понимание его оказывается весьма затруднительным на практике: суды часто указывают на формальную правомерность деяния как на достаточное основание для отказа в применении каких-либо негативных мер к лицу, такое деяние осуществившему.
--------------------------------
<1> См., например: Новицкий И.Б. Принцип доброй совести в проекте обязательственного права // Вестник гражданского права. 2006. N 1. С. 124 - 182; Грибанов В.П. Осуществление и защита гражданских прав. М., 2000. С. 40 - 43 и сл.
Ясно, что недобросовестное поведение - это действия, нарушающие интересы другого лица, и именно это другое лицо, потерпевшее от недобросовестного поведения, вправе требовать защиты от недобросовестности нарушителя. Эта защита может быть самой разной, имея в виде общего правила недопустимость использования своего недобросовестного поведения (п. 4 ст. 1 ГК РФ), иногда доходя до сопоставимой с ответственностью формы возмещения убытков (п. 4 ст. 10). Обычно в специальных случаях недобросовестности это иные меры воздействия на нарушителя - изменение договора (ст. 428 ГК РФ), наступление (ненаступление) условия (ст. 157 ГК РФ), истребование вещи (ст. 302 ГК РФ), отказ в приобретении изготовленной вещи (ст. 220 ГК РФ) и др.
В некоторых случаях недобросовестность может влечь право потерпевшего оспорить сделку - п. 2 ст. 174 ГК РФ, ст. 61 Закона о банкротстве. Можно заметить, что в этих случаях недобросовестные действия совершают стороны сделки, а потерпевшим от их действий при заключении сделки является третье лицо, которое вправе эту сделку оспорить.
Но если недобросовестно ведет себя одна сторона сделки по отношению к другой, то закон не квалифицирует такое поведение как основание для оспаривания сделки. Для такой ситуации нет и никакой санкции - применение зеркальных последствий недействительности сделки (п. 2 ст. 167 ГК РФ) не дает суду никакой возможности как-то наказать недобросовестное лицо, тогда как общим правилом для применения принципа добросовестности является применение последствий именно к нарушителю принципа.
Думаю, что привлечение нормы ст. 1 ГК РФ для оспаривания сделок по мотиву недобросовестности - это в первую очередь проявление той инерции, которая была задана еще на почве прежней редакции ГК РФ применительно к ст. 10. Кроме того, это проявление известной нашему правосознанию тенденции, склонной скорее разрушать сделки, чем их сохранять.
Упомянутая тенденция проявляется как в том, что сделки оспариваются по общим основаниям сверх тех норм, которые имеются в гл. 9, так и в том, что, насколько известно, сама эта практика не вызывает сомнений у юристов.
Между тем норма ст. 168 ГК РФ, которая полагается основанием для оспаривания сделки, совершенной вследствие недобросовестности одной стороны в отношении другой, имеет в виду, во всяком случае, нарушение закона, предписанного для той или иной сделки, обеими сторонами сделки. В диспозицию этой нормы никак не вписывается нарушение одним лицом интересов и прав другой стороны путем недобросовестных действий.
Главе 9 ГК РФ на самом деле известны сделки, которые могут быть оспорены по тем основаниям, что при их совершении одна сторона вела себя недобросовестно или противоправно по отношению к другой при заключении сделки. Например, если лицо совершило сделку в состоянии заблуждения вследствие собственной неосмотрительности, то такое поведение можно, видимо, считать недобросовестным и это возлагает на истца по ст. 178 ГК РФ обязанность возместить ответчику убытки. Если заблуждение возникло по вине другой стороны, то убытки возмещает ответчик. В этом случае поведение ответчика следует рассматривать как деликт. На практике, однако, отделение недобросовестности при заключении сделки от деликта представляет серьезную проблему, что можно заметить при изучении материалов соответствующих дел.
В этой сфере наиболее важным представляется уяснение тех ситуаций, в которых сталкивается применение принципа добросовестности как применение общих норм ГК РФ и применение специальных норм об оспаривании сделок, коль скоро, как можно видеть в ряде случаев, и на самом деле основанием оспаривания сделки является поведение одного лица по отношению к другому, в котором в той или иной мере есть признаки недобросовестности. Если при этом налицо также и противоправное поведение, то, конечно, соответствующие действия при заключении сделки должны квалифицироваться как противоправные (введение в заблуждение, обман, насилие, угрозы и т.п.). Мы не сможем создать сколько-нибудь логичную систему применения принципа добросовестности, если с самого начала не установим различия между деликтом и недобросовестностью так, что при наличии деликта должны применяться нормы именно о деликте.
Если же деликта нет, то сложившееся сегодня применение принципа добросовестности дает основания истцу требовать признания сделки недействительной в силу недобросовестного поведения ответчика. Основанием при этом, как уже говорилось, полагается норма ст. 168 ГК РФ, которая, однако, ни по своему содержанию, ни по своим последствиям никак не приспособлена для целей реализации принципа добросовестности.
На самом деле гораздо более адекватной защитой от недобросовестности при заключении сделки является требование об изменении (прекращении) договора. Такая норма по существу сформулирована в п. 3 ст. 428 ГК РФ. Некоторые конкретные случаи могут выходить за ее рамки, но дискреция, вообще обязательная при применении принципа добросовестности, вполне уместна для обсуждения возможности такого расширения этой нормы.
Понятно, что для смещения практики от аннулирования сделок к их изменению потребуется отказ от прежних стереотипов. В первую очередь я бы выделил такой важный шаг, как прекращение практики привлечения нормы ст. 10 ГК РФ в спорах о недействительности сделок.
Важно при этом заметить, что у ст. 10 ГК РФ есть своя, пока совершенно не освоенная сфера применения. Мне уже приходилось обсуждать дело, в котором должник в исполнительном производстве, не желая, чтобы следуемая ему от третьего лица сумма стала предметом взыскания, на один день открыл расчетный счет тайно от пристава, договорившись об этом со своим контрагентом, и, получив сумму, в тот же день ее снял путем серии платежей иным лицам. Взыскатель предъявил иск на основании п. 4 ст. 10 к должнику и его контрагенту о взыскании причиненных этими действиями убытков солидарно, ссылаясь на действия в обход Закона об исполнительном производстве.
В другом случае на земельном участке, право застройки которого принадлежит одному лицу, возведено строение другим лицом. Судом установлено, что это другое лицо, опираясь на ряд актов, принятых государственными органами и впоследствии признанных незаконными, намеренно нарушило право истца на застройку участка, хотя само по себе строительство не признано самовольным и у законного владельца нет права требовать признания за ним права собственности в порядке п. 3 ст. 222 ГК РФ. В этом случае, на мой взгляд, применимо правило, основанное на п. 1 ст. 10 ГК РФ: лицо, производящее строительство на чужом участке в обход закона, строит для законного владельца участка.
Можно привести и другие случаи, указывающие на применимость нормы ст. 10, но уже ясно, что у этой нормы имеется крайне высокий потенциал, далеко превосходящий использование ее в качестве довольно сомнительного обоснования недействительности сделок и актуальный совсем в другой сфере.
В этом плане представляется утратившим смысл и известное разъяснение, что сделки, оспоримые по ст. 61 Закона о банкротстве, могут также при наличии недобросовестности сторон оспариваться и по ст. 10, 168 ГК РФ <1>, что в то время, когда давалось это разъяснение, влекло ничтожность сделок. После изменения нормы ст. 168 в том отношении, что незаконная сделка по общему правилу стала не ничтожной, а оспоримой, данное разъяснение привело к системному противоречию, состоящему в том, что не только специальное правило ст. 61 Закона о банкротстве в части оспоримости сделок утрачивает действие, если применяется общая норма, но и общая норма об оспоримости незаконной сделки также.
--------------------------------
<1> Пункт 4 Постановления Пленума ВАС РФ от 23.07.2009 N 63 "О текущих платежах по денежным обязательствам в деле о банкротстве"; п. 10 Постановления Пленума ВАС РФ от 30.04.2009 N 32 "О некоторых вопросах, связанных с оспариванием сделок по основаниям, предусмотренным Федеральным законом "О несостоятельности (банкротстве)".
Средством некоторого смягчения этого противоречия стало Постановление Президиума ВАС РФ от 17.06.2014 N 10044/11, в котором было сказано, что применение ст. 10 ГК РФ допустимо, если речь идет "о сделках с пороками, выходящими за пределы дефектов сделок с предпочтением или подозрительных сделок". А при отсутствии таких дефектов сделки, оспариваемые по ст. 61 Закона о банкротстве, все же оспоримы.
Однако эта позиция окончательно проблему все же не разрешила.
Во-первых, появились многочисленные толкования по поводу достаточно загадочного феномена пороков, выходящих за пределы дефектов сделок, предусмотренных ст. 61 Закона о банкротстве. Если иметь в виду, что, как уже говорилось, дефекты сделок по ст. 61 состоят в недобросовестности сторон этих сделок в отношении кредиторов, не имея никаких пороков, установленных законом, в том числе ст. 168 ГК РФ <1>, то дополнительное привлечение норм, вообще упоминающих недобросовестность, будет означать лишенную смысла тавтологию, хотя и неряшливую, как и всякое одновременное применение общей и специальной норм. Едва ли можно при этом считать поиском смысла обнаружение такого понятия, как особо отягощенная недобросовестность, что само по себе весьма сомнительно. Если же полагать, как и делают некоторые юристы, что тяжкая форма недобросовестности влечет ничтожность сделки сверх оспоримости по ст. 61, то мы получаем, как представляется, крайне ошибочное толкование.
--------------------------------
<1> Сделки, являющиеся действительными в обычных условиях гражданского оборота, при банкротстве одной из сторон могут быть признаны арбитражным судом недействительными (Комментарий к Федеральному закону "О несостоятельности (банкротстве)" (постатейный). 5-е изд., перераб. и доп. / Баринов А.М., Бушев А.Ю., Городов О.А. и др. / Под ред. В.Ф. Попондопуло. М., 2017 (ИС "КонсультантПлюс")).
Во-вторых, несмотря на позицию, сформулированную в деле N 10044/11, истцы и суды продолжают ритуально квалифицировать практически все сделки, оспариваемые по ст. 61 Закона о банкротстве, также и по ст. 10, 168 ГК РФ, что достигает уже абсурда. Нередко при этом суды, как и в нашем деле, полагают эти сделки ничтожными.
Можно весьма и весьма отвлеченно предположить, что поведение сторон сделки в отношении имущества должника может быть недобросовестным в отношении тех лиц, которые не являются кредиторами должника, или хотя бы и в отношении кредиторов, но иным образом, чем это указано в ст. 61 Закона, но тогда эти сделки вообще не могут квалифицироваться по ст. 61, независимо от "степени" недобросовестности. Что касается кредиторов должника, то те формы недобросовестности в отношении кредиторов, которые описаны в ст. 61, квалифицируются только по этой норме, независимо от злонамеренности сторон сделки.
Представляется, что настало время отказаться от рекомендации, сделанной на базе прежнего законодательства, и вместе с ней прекратить и имеющую опасные практические следствия дискуссию относительно особо тяжкой формы недобросовестности, способной вопреки специальному закону повлечь ничтожность сделки.
Возвращаясь к нашему делу, отметим, что суд квалифицировал в качестве недобросовестности, выходящей за рамки ст. 61 Закона, поскольку она имела место не в отношении кредиторов, поведение ответчика, состоявшее в том, что он своими действиями, направленными на приобретение имущества должника, препятствовал истцам, которые также были заинтересованы в этом имуществе.
Сама по себе ситуация, когда два лица стремятся к одной и той же хозяйственной (экономической) цели, вполне обычная для конкурентной экономики. Если одно из этих лиц в рамках закона стремится достичь своей цели, то тем самым оно исключает достижение той же цели другой стороной. Такие действия не могут квалифицироваться как недобросовестные. В противном случае вся предпринимательская деятельность, сопряженная с соревнованием и конкуренцией, стала бы сферой недобросовестных действий.
В данном случае конкурсный кредитор, приобретая у банка его права по кредитному договору к должнику и затем принимая участие в процедуре банкротства, очевидно, имел интерес в имуществе, принадлежащем банкроту, и совершал действия по приобретению этого имущества в рамках закона. При этом кредитор принял на себя все риски и издержки, связанные с процедурой банкротства.
В то же время истец, избегнув затрат и рисков, связанных с банкротством, требует, чтобы имущество теперь осталось у банкрота, который как заемщик попадет потом в его полную власть, продолжая оставаться, конечно, неплатежеспособным. При этом не установлено никаких причин, по которым истец не имел возможности выдать такой же заем банкроту до начала банкротства.
Понимая, что никто, кроме лиц, указанных в ст. 61.9 Закона о банкротстве, не вправе оспорить сделки с конкурсным имуществом, обсудим все же, насколько допустимо оспаривание этих сделок с общих позиций права на иск о недействительности незаконной сделки.
Нарушения закона, напомним, состояли в отчуждении имущества без снятия залога и без торгов.
Но можно заметить, что для целей конкурса необходимости снятия залога перед реализацией имущества в данном случае не имелось, поскольку имущество приобреталось самим залогодержателем. Реализация имущества без торгов также не затрагивала интересов кредиторов, так как имеющаяся оценка не вызвала их возражений, а потери, связанные с длительностью процедуры торгов, влекут издержки для кредиторов, и потому принятие решения о быстрой реализации имущества без торгов само по себе составляет существенный интерес для кредиторов и вполне понятно.
В то же время ссылки общества "Т" на нарушения процедуры торгов не имеют никакого отношения к его правам и интересам. Кроме того, что оно вообще не вправе ссылаться на эти нарушения для аннулирования результатов реализации имущества, эти нормы по своему содержанию никак общество "Т" и не защищают. Не защищаются при этом и права должника, хотя он в любом случае не может оспорить реализацию его имущества по любым основаниям, в том числе посредством иска третьих лиц. Поскольку общество "Т" готово внести ту сумму, которая уже установлена произведенной оценкой имущества, то никакого интереса должника в этом вмешательстве в процесс банкротства не имеется, как нет и интереса кредиторов. Выражено намерение выплачивать те же самые суммы, которые ранее указаны в соглашении об отступном, но не большие.
Если же изменение процедуры реализации, в частности проведение торгов, повлекло бы, что мало вероятно, увеличение стоимости имущества, то обществу "Т" пришлось бы выплачивать еще большую сумму и кредитовать должника на еще большую сумму займа. Это, что вполне очевидно, противоречит интересам истца. А увеличение суммы займа противоречит интересам должника.
Следовательно, не только по точному смыслу закона истец не имеет права на оспаривание сделки отступного, но и те нарушения закона, на которые он ссылается, никак не защищают его права и интересы, а напротив, его требования противоречат его интересам.
Не обсуждая даже того, что единственным результатом иска является затягивание и удорожание процедуры банкротства, т.е. существенные потери для конкурсных кредиторов, я бы считал важным отметить, что, несмотря на то, что сделка и нарушает предписания закона, право на иск у истцов тем не менее отсутствует. Известно, что такой вывод нелегко дается отечественным юристам. Такой феномен, как "полицейский" подход к сделкам, когда незаконность сама по себе - достаточное основание для их аннулирования, к сожалению, широко распространен.
Частным проявлением этого подхода является и такое ошибочное само по себе применение общих и специальных норм, которое выражает тенденцию аннулирования даже тех сделок, которые могли бы быть сохранены, а равно и стремление аннулировать договор тогда, когда имеется возможность его изменения. Впрочем, последний вопрос уводит уже за рамки конкурса.
