ТОЛКОВАНИЕ ДОБРОСОВЕСТНОСТИ КАК ОБЯЗАННОСТЬ СУДА <1>
--------------------------------
<1> Первая публикация - Закон. 2017. N 1.
С 2013 г. в Гражданском кодексе РФ действует новая редакция ст. 1, п. 3 которой гласит: никто не вправе извлекать преимущества из своего незаконного или недобросовестного поведения.
Это положение не является нормой. Нужно говорить не о норме, а о принципе, что и следует из названия ст. 1 ГК РФ. Но это порождает весьма сложный вопрос о применении судом п. 3 ст. 1 Кодекса. Между тем в силу его универсальности он должен применяться судом как при указании на него стороной, так и по собственной инициативе <1>.
--------------------------------
<1> См.: п. 1 Постановления Пленума ВС РФ от 23.06.2015 N 25 "О применении судами некоторых положений раздела I части первой Гражданского кодекса Российской Федерации".
Проблема осложняется тем, что само понятие добросовестности не является определенным. И это не следствие законодательной неудачи. Оно в принципе не может быть определено в законе. ГК РФ знает и другие случаи включения в закон неопределенных понятий: например, в ст. 169 говорится об основах правопорядка или нравственности.
Даже беглый обзор литературы показывает, насколько неопределенным является понятие добросовестности как принципа гражданского права.
Так, имеется ее определение как "субъективного состояния лица, которое не знает и не может (не должно) знать о факте, знание которого с точки зрения закона делает поведение лица недобросовестным, неправомерным" <1>.
--------------------------------
<1> Российское гражданское право: Учеб.: В 2 т. / Отв. ред. Е.А. Суханов. Т. 1. М., 2010. С. 401. Определение давалось до внесения изменений в ГК РФ, поэтому, возможно, опирается только на известные специальные нормы ГК РФ, в которых имеются ссылки на (не)добросовестность.
А.В. Коновалов определяет добросовестность как "стремление участника гражданского оборота максимально исключить возможность нарушения его поведением субъективных прав и законных интересов других лиц, осуществить свои права в строгом соответствии с их объемом и назначением" <1>.
--------------------------------
<1> Коновалов А.В. Комментарий к ст. 1 ГК РФ // Гражданский кодекс Российской Федерации. Постатейный комментарий: В 3 т. / Под ред. П.В. Крашенинникова. М., 2014. Т. 1. С. 25.
Постановление Пленума Верховного Суда РФ от 23.06.2015 N 25 описывает добросовестное поведение как "ожидаемое от любого участника гражданского оборота, учитывающее права и законные интересы другой стороны, содействующее ей, в том числе, в получении необходимой информации" (п. 1).
Статья I-1:103(1) Модельных правил европейского частного права гласит: "Термин "добросовестность и честная деловая практика" означает стандарт поведения, характеризующийся честностью, открытостью и уважением интересов другой стороны сделки или соответствующего правоотношения".
В многочисленных научных исследованиях, посвященных доброй совести в гражданском праве, можно обнаружить много других, однако столь же неопределенных описаний этого понятия.
Первоочередной задачей правосудия по гражданским делам является наполнение указанного выше принципа нормативным содержанием. Нет никакого иного способа сделать принцип применимым, кроме как в каждом деле, в котором обнаруживается вопрос о недобросовестности стороны, выявлять тот или иной состав фактов и давать ему квалификацию с позиций п. 3 ст. 1 ГК РФ. Аналогичные процессы давно начаты в других странах, которые уже накопили большой арсенал частных правил, включающих разные факты и составы фактов, позволяющие квалифицировать поведение участников споров как недобросовестное.
Следует согласиться с А.В. Коноваловым в том, что "недостаточно ясное и конкретное (в необходимых случаях - вплоть до казуистичности) формулирование понятия добросовестности поведения участников гражданского оборота наносит существенный вред регулированию гражданских правоотношений" <1>.
--------------------------------
<1> Коновалов А.В. Комментарий к ст. 1 ГК РФ // Гражданский кодекс Российской Федерации. Постатейный комментарий: В 3 т. / Под ред. П.В. Крашенинникова. М., 2014. Т. 1. С. 24.
В одном из дел, недавно рассмотренных МКАС при ТПП, ответчик, к которому был предъявлен иск о взыскании неустойки за просрочку в выплате долга, ссылался на следующие факты: истец давно имел возможность взыскать долг, однако длительное время не предъявлял таких требований, в результате чего, в частности, увеличился срок просрочки; в процессе деловых переговоров истец вел себя таким образом и делал такие заявления, которые создавали у ответчика уверенность, что истец не рассматривает просрочку как основание для привлечения ответчика к ответственности; истец ни разу не воспользовался своим правом потребовать банковскую гарантию, хотя ответчик нес расходы по ее выдаче; истец предъявил требование закупать у него продукцию по указанной им цене, что ставило ответчика в невыгодное положение на рынке, угрожая в противном случае взыскать неустойку за все прошедшее время.
Ответчик просил квалифицировать совокупность этих фактов как недобросовестное поведение истца. Однако суд отказался обсуждать эту просьбу ответчика и вынес решение в пользу истца, указав на то, что имеется просрочка должника, за которую последний несет ответственность.
Заметим, что в п. 3 ст. 1 ГК РФ незаконное и недобросовестное поведение противопоставляются. Это означает, что формальное соответствие действий лица закону никак не исключает недобросовестности этого лица. Как легко можно убедиться, ни в одном из описаний недобросовестности не указывается на нарушение закона как на ее существенный признак. Иной подход, если его отождествлять с соблюдением конкретных норм закона, в том числе условий о сроках и размерах платежей, полностью лишает смысла само понятие доброй совести.
Следовательно, решение спора в точном соответствии с формальными предписаниями закона совсем не означает, что суд применил предписания принципа о недопустимости недобросовестного поведения.
Нетрудно предположить, что применение этого принципа состоит в том, что суд оценивает те факты, на которые указывает сторона, с точки зрения наличия или отсутствия в них признаков недобросовестности. При отсутствии достаточного количества правовых позиций, сформулированных судами и составляющих то казуистическое наполнение принципа, о котором говорит цитированный выше А.В. Коновалов, единственным для суда способом применить принцип недопустимости недобросовестного поведения будет использование своих дискреционных полномочий, т.е. полномочий на усмотрение. Только так и могут применяться в конкретных спорах предписания, следующие из принципов. Никаких иных возможностей не имеется. Применение принципа будет состоять, естественно, и в том, что суд не найдет в той совокупности фактов, на которые указала сторона либо которые он сам нашел существенными для обсуждения, признаков недобросовестности. Тем самым в иных отношениях стороны уже смогут опираться на формулировки суда как на основание для того или иного собственного поведения, что представляется чрезвычайно важным. Ведь сейчас, после того, как МКАС отказался дать квалификацию тем фактам, на которые указал ответчик <1>, остается неясным, можно ли полагаться на заявления стороны или иные ее действия, свидетельствующие, что для нее продолжение деловых отношений более существенно, чем взыскание санкций; является ли требование заключить невыгодную сделку под страхом предъявления санкций недобросовестным поведением и т.д. Очевидно, однако, что описанные факты являются обычными для деловой практики и отказ их квалифицировать влечет негативные последствия для оборота.
--------------------------------
<1> Впрочем, в действительности МКАС отказался провести слушание по этим фактам, о чем просил ответчик, но это частное обстоятельство менее существенно для нашей проблемы.
В связи с этим возникает чрезвычайно важный вопрос: как следует квалифицировать отказ суда применить принцип права? Обычно, когда говорят о толковании права, судебное толкование рассматривается как функция суда, а отказ от применения права - как нарушение этой функции.
Весьма давно было установлено правило, что если решение не выносится по мотиву неполноты закона, то налицо отказ в правосудии <1>. Из этих строгих предписаний следует, что отказ в применении принципа права - это, конечно, отказ в правосудии.
--------------------------------
<1> См.: Шершеневич Г.Ф. Учебник русского гражданского права. Т. 1. М., 2005. С. 87.
Здесь нельзя говорить о неприменении нормы, о судебной ошибке. Ведь принцип - это не норма. В ст. 1 ГК РФ помещены те основы, которые настолько важны для гражданского права и гражданского оборота, что отказ от любой из них выходит за рамки судебной ошибки. Любой спор, решенный вопреки (в том числе и путем отказа в применении) принципу права, следует рассматривать как принципиально нарушающий основы права.
Невозможно нарушить принцип, не нарушая основ права. В этом отношении следует говорить о нарушении публичного порядка.
В то же время отказ дать квалификацию фактам, на которые указала сторона применительно к принципу права, отказ применить дискреционные полномочия в том случае, когда содержание принципа не может быть установлено никак иначе, следует квалифицировать как отказ в праве на суд. Не следует забывать, что полномочие суда имеет публичную природу и является не только и не столько правом, сколько его обязанностью. Если сторона нуждается в судебной защите, это означает не только то, что таким образом она получает право на принудительное исполнение своих прав, но и то, что она получает право на применение иной власти, делегированной судебной системе, - власти толковать закон и давать ему содержание применительно к возникшему спору.
