Статья 174.1. Последствия совершения сделки в отношении имущества, распоряжение которым запрещено или ограничено
Комментарий к статье 174.1
1. Комментируемая статья претерпела значительные изменения в ходе подготовки и обсуждения изменений ГК РФ. Полученный результат все же оказался затруднительным для практического применения.
В прежнем Кодексе не было нормы о последствиях совершения сделки, нарушающей распоряжение имуществом, на которое был наложен арест. Хотя сомнений в недопустимости такой сделки не было, основания ее оспаривания и последствия совершения оставались неясными. Чаще всего упомянутые сделки рассматривались как незаконные и, следовательно, ничтожные. Но в таком случае сами нарушители ареста, прежде всего должники, получали право на оспаривание совершенных ими сделок, что нередко и осуществлялось. Оспаривались эти сделки и третьими лицами, например приобретателями имущества, ранее подвергавшегося аресту, что также весьма сомнительно.
С учетом приведенной практики сначала было предложено квалифицировать сделки, совершенные в нарушение ареста, как оспоримые с правом на иск об их оспаривании только для лиц, в пользу которых был наложен арест. Это предложение не было принято. Возможно, потому, что арест применяется не только в рамках частных споров, но и в процессе уголовного или административного производства следственными, таможенными и другими публичными органами во многих случаях до предъявления гражданского иска и признания участника процесса гражданским истцом. В таком случае нарушение ареста не давало возможности во всяком случае оспаривать сделку в исковом порядке. В дальнейшем возник вариант, согласно которому сделки, нарушающие арест, предлагалось квалифицировать как ничтожные с оговорками о защите прав лиц, в интересах которых был наложен арест. Но и это предложение в конечном счете не было принято.
Была использована формула, отчасти заимствованная из германского законодательства, а это потребует значительных усилий для установления системных связей с нормами российского законодательства.
2. Нормы п. 1 и 2 комментируемой статьи различаются источником запрета: в п. 1 речь идет о запрете, установленном законом, а в п. 2 - о частном запрете суда или иного органа с публичной компетенцией, установленном в отношении определенного объекта, принадлежащего должнику. Пункт 1 ст. 174.1, как можно видеть, в значительной мере совпадает с нормой ст. 168, поскольку речь идет о сделках, запрещенных законом. Различение сделок, нарушающих закон и запрещенных законом, достаточно сложно и едва ли возможно в рамках действующего законодательства. Нужно заметить, что до сих пор законодательный запрет не влек особых правовых последствий и законодатель не уделял внимания формулировке собственно запретов в тексте норм.
Разграничение сделок о распоряжении имуществом, которые запрещены законом, и сделок о распоряжении имуществом, нарушающих закон, вероятно, потребует длительного времени и изменения подходов и судов (к прежним законам) и законодателя - к законам новым в части выявления (формулирования) запрета в норме для различения нарушения запрета и прочих нарушений.
Указание на законодательство о банкротстве в комментируемой статье едва ли помогает устранить описанные неясности в отграничении норм п. 1 ст. 174.1 от ст. 168 ГК РФ, тем более что законодательство о банкротстве является специальным и с помощью ссылок на него не может применяться или толковаться общая норма. Ведь суть специальной нормы как раз в том, что она отличается от нормы общей, предусматривает иные правила.
Не составляет содержания п. 1 ст. 174.1 и указание на норму ст. 180 о частичной недействительности сделок, так как эта норма применяется во всех случаях, когда речь идет о недействительных сделках, и ее упоминание в комментируемой статье представляется попросту излишним, создающим дополнительные противоречия в и без того малопонятной норме.
В весьма неясной формулировке п. 1 ст. 174.1 тем не менее нет никаких оснований усматривать какие-либо признаки, указывающие на выделение обязательственных и распорядительных сделок. Ведь смысл всей конструкции распорядительных сделок, как они описываются в некоторых европейских правовых системах, состоит в том, что в случае недействительности сделки в целом условно, с помощью фикции из нее выделяется действительная часть - "распоряжение" правом. Фикция здесь необходима потому, что на самом деле никакого отдельного распоряжения правом не существует, как уже говорилось. А в комментируемой статье, напротив, недействительность распоряжения правом противопоставляется действительной сделке, что не имеет ни практического, ни юридического смысла.
Во-первых, закон нигде отдельных сделок о распоряжении правом не выделяет и сделкам по распоряжению имуществом (купле-продаже и др.) их не противопоставляет.
Во-вторых, закон никаких особых запретов на распоряжение правом не содержит, а если такое в нем и можно обнаружить, запрещаются как раз сделки по распоряжению имуществом - отчуждение (купля-продажа, мена, дарение) (например, ст. 297, 298, 575 ГК РФ) и др., но никак не распоряжение имуществом отдельно от сделки.
Те виды незаконных сделок, которые указаны в п. 73 - 76 Постановления N 25, также не разделяются на части.
В п. 8 Постановления Пленума ВС РФ от 21.12.2017 N 54, где говорится о продаже чужого права (а продажа чужого права, как и продажа чужой вещи, запрещена законом), говорится о невозможности исполнения обязательства по передаче чужого права. Указания на части сделки, равно как и отсылки к п. 1 ст. 174.1, не делается.
В-третьих, как говорилось в п. 8 комментария к ст. 168, права лица, в защиту которого устанавливается запрет на продажу чужого, поражаются самим фактом заключения сделки, а не исполнением этой сделки. Поэтому для этого лица указанное деление сделки никакого значения не имеет. Сделка оспаривается им полностью и независимо от ее исполнения.
В-четвертых, если обсуждать случаи продажи чужого (а именно этими случаями обычно и оправдывают введение упомянутой фикции распорядительной сделки), то коллизии при продаже чужой вещи логично и убедительно урегулированы ст. 461 ГК РФ в том толковании, которое дано в п. 43 Постановления N 10/22 <1>, причем решение этой коллизии современным российским правом представляется гораздо более непротиворечивым и верным, чем соответствующее решение права германского, которое вынуждено прибегать к тяжеловесным и путаным конструкциям.
--------------------------------
<1> Подробнее см. комментарий к ст. 167 ГК РФ.
Как было показано в п. 8, 9 комментария к ст. 168, сделка по продаже чужого остается действительной для сторон этой сделки в системе ГК РФ, и тем самым отпадает всякая необходимость в конструировании каких-либо фикций, в том числе распорядительной сделки, для подтверждения ее действительности.
В техническом смысле российское право не позволяет считать частью сделки действия по ее исполнению. Поскольку сделка создает обязательство исполнения, это обязательство (точнее, условие о нем) и является частью сделки. Значит, только это условие и может считаться частью сделки и соответственно способно оказаться недействительным, если оно нарушает закон, в частности если сделка предусматривает продажу чужого имущества. Такое обязательство ничтожно само по себе, независимо от его исполнения или неисполнения.
С формальной точки зрения действия по исполнению обязательства, даже если их, что считаю неверным, также расценивать как сделки, не подлежат отделению от сделки, установившей обязательство для целей ст. 180 ГК РФ, поскольку нельзя допустить, что стороны могли бы заключить сделку об отчуждении имущества, отделив ее от действий по ее исполнению. Между тем норма ст. 180 допускает обсуждение недействительности части сделки лишь в том случае, если бы было допустимо предположение, что стороны могли заключить сделку без включения в нее спорной части. Очевидно, что нельзя допустить предположение о заключении сделки без включения в нее условий о ее исполнении.
С учетом названных обстоятельств возникает вопрос о последствиях признания сделки ничтожной по п. 1 ст. 174.1. Если имеется в виду, что возврату подлежит только то имущество, которое было предметом распоряжения, а всякое другое исполнение реституции (в виде взыскания компенсации) неосуществимо, такое толкование следовало бы признать крайне сомнительным, если не абсурдным. Если же исходить из распространения на состав, указанный в п. 1 ст. 174.1, общих правил ст. 167 ГК РФ, то следует прийти к выводу, что нет никакой возможности отделить последствия ничтожного распоряжения от иных условий сделки. В этом более логичном варианте отличий от общих правил ст. 167, 168, как видно, не остается. Это и неудивительно, если учесть, что в германском праве, откуда некоторые авторы заимствуют конструкцию распорядительной сделки, не предусмотрена норма, аналогичная ст. 167 ГК РФ, и что наличие этой нормы в Кодексе превращает идею перенесения в российское право разделения последствий недействительности сделки и последствий недействительности ее исполнения в целом в ошибку и источник множества совершенно излишних противоречий и недоразумений.
3. Если норма п. 1 комментируемой статьи в значительной мере накладывается на норму ст. 168, то положение п. 2 сразу же ставит вопрос о том, все ли виды ареста (иные ограничения распоряжения имуществом в дальнейшем я оговаривать не буду) ею охватываются. В частности, если в уголовном деле наложен арест для обеспечения гражданского иска, то, видимо, нарушение этого ареста влечет последствия, указанные в п. 2 комментируемой статьи. Соответственно сделки должника могут быть оспорены кредитором либо органом, имеющим компетенцию выступать в его интересах.
В то же время арест, наложенный для целей конфискации, защищает интересы бюджета и направлен против правонарушителя, а не должника. При буквальном толковании придется сделать вывод, что, во-первых, такого рода сделки вновь оказались вне гражданско-правового регулирования, а во-вторых, что сделки, нарушающие арест для целей конфискации, видимо, будут ничтожными.
Если арест наложен в рамках гражданского дела, то сделки, его нарушающие, бесспорно, регулируются п. 2 комментируемой статьи. Помещение таких сделок нормы в главу о недействительных сделках вызывает необходимость выделения наряду со сделками, действие которых аннулируется в случае спора по п. 1 ст. 167, также и сделок, недействительность которых означает не лишение их того действия, которое имелось в виду сторонами, а создание в силу закона также и иных последствий, на которые воля сторон направлена не была. Именно в этом и состоит, следовательно, их недействительность.
4. Арест, вообще говоря, может запрещать как сделку, так и ее исполнение, а также регистрацию прав из сделки. Действие ареста в общем виде заключается в том, что после даты ареста отчуждения вещи (иного распоряжения правом) не происходит, хотя бы указанные действия стороны и совершили в соответствии с законом и договором. Понятно, что судебный арест не может исключить совершения сделки, ее исполнения или подачи заявления о регистрации права. Но суть ареста состоит в том, что эти акты лишаются юридических последствий, не порождают прав и обязанностей. Для данного вывода не нужно признавать исполнение сделки - платеж или передачу вещи - также сделкой; достаточно того, что стороны в своем договоре связали с одним из этих действий возникновение прав и обязанностей и придали им тем самым значение юридических фактов, влекущих переход права собственности. Арест, в свою очередь, лишает указанные действия юридического эффекта.
Если стороны связали переход права собственности с платежом, то в случае совершения платежа после ареста следует исходить не из недействительности платежа - это вообще бессмысленная постановка вопроса, а из того, что платеж не сделал покупателя собственником. Платеж состоялся, а потому он не может стать недействительным. Что касается возврата такого платежа, то покупатель не способен добиться этого путем оспаривания сделки, во-первых, потому, что платеж сделкой и не является, а во-вторых, потому, что нарушение ареста дает право на иск только тому лицу, в интересах которого арест установлен. В то же время допустима, видимо, защита плательщика в рамках норм о неосновательном обогащении, ведь основание (кауза) платежа - получение права собственности. В данном случае такого основания, как видим, больше нет. При этом право на кондикционный иск покупателя вещи, на которую наложен арест, не связано с признанием сделки недействительной, как и вообще право на получение неосновательного обогащения само по себе не связано с недействительностью сделки.
Арест может лишить качеств юридического факта и иной факт, отличный от исполнения сделки, с которым стороны связали переход права, например истечение срока.
Что касается заявления о регистрации права, то оно, конечно, исполнением обязательства не является, а арест в этом случае выражается в адресованном регистратору запрете совершать регистрацию перехода/возникновения права. Иными словами, действие ареста заключается не в том, что сторона его виновно нарушает и за это несет наказание или что ее воля порочна, а в том, что на известный срок механизм отчуждения (иного распоряжения правами) парализуется, перестает действовать. В то же время вина стороны в нарушении ареста может иметь значение в случае привлечения лица к ответственности за нарушение ареста помимо постановки вопроса о (не)действительности сделки.
Следует исходить из того, что действие ареста распространяется на все юридические факты, состоявшиеся после его совершения, независимо от того, указаны они прямо в акте об аресте или нет.
5. Изложенное общее действие ареста (которое в целом указывает на ничтожность сделок, нарушающих арест) значительно смягчено в рамках комментируемой нормы, в чем и состоит ее суть.
Нужно, впрочем, различать сделку исполненную и неисполненную.
Обращение к норме п. 1 ст. 167 ГК РФ об аннулировании прав и обязанностей из сделки, нарушившей арест, пока обязательство из сделки не исполнено, представляется уместным. С практической точки зрения заключение сделки сторонами, осведомленными об аресте, без ее исполнения, скорее всего, будет указывать на мнимость сделки. В этом случае, на мой взгляд, допустима ссылка как на норму п. 1 ст. 170, так и на норму п. 2 ст. 174.1.
В то же время применение правила п. 2 ст. 167 о возврате сторонами недействительной сделки всего исполненного по сделке приводит к тому, что имущество возвращается должнику, распорядившемуся им в нарушение ареста. Это не всегда отвечает интересам кредитора, а в некоторых случаях и недопустимо юридически или фактически, если должник, например, уже ликвидирован либо лишен возможности осуществить получение и владение имуществом из-за отсутствия персонала, когда речь идет о больших объектах недвижимости.
Если ориентироваться на суть отношений между кредитором и должником и применить некоторые исторические аналогии, прежде всего так называемый Паулианов иск, наряду с нормой п. 1 ст. 167 правомерно предложить такой вариант последствий сделки, нарушающей арест, как возможность обращения взыскания на имущество, полученное третьим лицом, по тому требованию, которое было обеспечено арестом. Приобретатель имущества, несмотря на свою недобросовестность в отношении действия ареста, тем не менее выступает собственником этого имущества. По указанной причине ему, в частности, принадлежит разница, если она возникнет, между суммой, выплаченной кредитору по исполнительному листу, и суммой, вырученной от реализации имущества. По этой же причине для обращения взыскания нет необходимости добиваться аннулирования регистрационной записи о принадлежности имущества приобретателю как условия наложения взыскания на это имущество (что касается восстановления ареста на имущество, если его действие прекратилось, то этот вопрос решается по общим правилам, при этом требование кредитора в восстановлении не нуждается - оно остается тем же самым).
Поскольку изложенные последствия в комментируемой статье прямо не сформулированы, они могут быть введены в практику, видимо, только путем судебного толкования. В любом случае комментируемая норма оставляет неясной судьбу требований тех кредиторов, которые не оспорили отчуждение. Можно полагать, что если арест не был наложен также и в их интересах, они утрачивают право на обращение взыскания на данное имущество. Если вещь отчуждена недобросовестным приобретателем третьим лицам, которые не могли знать о нарушении ареста, обращение взыскания на нее становится невозможным.
6. Для применения приведенных последствий сделки, нарушающей арест, во всяком случае требуется установление недобросовестности третьего лица, как об этом говорится в комментируемой статье <1>.
--------------------------------
<1> Ранее на это уже указывала судебная практика. См.: Постановление Президиума ВАС РФ от 16.09.2008 N 6343/08 по делу N А59-2533/02-С23, в котором также разграничивается действие ареста на сделку и на ее исполнение, но, как говорилось в п. 4 комментария к ст. 174.1, арест может исключить действие не только сделки, но и всех иных фактов, с которыми связан переход права, в зависимости от формулировки самого ареста. В этом случае подобных проблем вовсе не возникнет.
Осведомленность третьего лица об аресте предполагается, поскольку сведения об аресте доступны участникам оборота прежде всего в результате регистрации ареста. В то же время если третье лицо узнало об аресте иным образом (например, было участником процесса, в рамках которого был наложен арест, и материалы дела были ему доступны), знание факта ареста может быть установлено и так. Следует заметить, что арест действует не с момента внесения записи об аресте в ЕГРП или иного доведения до сведения участников оборота, а с момента вынесения соответствующего акта.
Приобретатель имущества получает право собственности на него с момента совершения сделки, нарушающей арест (точнее - с момента возникновения того факта, с которым стороны связали переход права собственности на вещь (ст. 223 ГК РФ), поскольку эта сделка не признана недействительной. Он является не добросовестным приобретателем, который становится собственником по давности, но обычным собственником, приобретающим свое право в силу п. 2 ст. 218 ГК РФ, поскольку отчуждатель имел право собственности (иное правомочие на отчуждение).
Недействительность сделки в комментируемой статье состоит, следовательно, не в аннулировании результата сделки, а в возникновении дополнительных последствий в силу закона, а не в качестве условий сделки. Во всех иных отношениях сделка действует.
7. Имуществом, на которое распространяется действие комментируемой статьи, могут быть не только вещи, но и права требования, исключительные права и т.п. объекты.
8. В связи с нормой ст. 174.1 имеет смысл обратить внимание на такой институт, как оспаривание сделок должника в рамках процедур банкротства.
Нормы гл. III Закона о банкротстве создали новые механизмы оспаривания, которые выходят за рамки гл. 9 ГК РФ. Общим у этого механизма и у нормы п. 2 ст. 174.1 является то, что сделка не становится недействительной, но при наличии фактов, указанных в ст. 61 Закона о банкротстве, порождает вопреки воле сторон дополнительные последствия в силу закона.
Предметом оспаривания являются не только сделки, но и иные действия, влекущие переход прав на имущество.
Учитывая, что эти действия имеют природу фактов, отличных от сделки, и потому в принципе не могут утратить действительность, понятно, что общие нормы о недействительности сделок становятся неприменимыми.
Как видно из закона, последствием недействительности выступает не аннулирование сделки, а применение норм о неосновательном обогащении с известными особенностями. Поэтому, кстати, "недействительность" действия, отличного от сделки, не становится в данном случае теоретической проблемой. Ведь для действия кондикции, как известно, отнюдь не обязательно уничтожать юридическое действие акта, повлекшего обогащение. Напротив, юридическая действительность такого акта предполагается.
Более того, поскольку передача имущества не имеет вещного действия, т.е. сама по себе не означает перехода права собственности на вещь к приобретателю, то вещь истребуется от приобретателя именно как от собственника вещи, если в момент получения вещи он вел себя недобросовестно по отношению к кредиторам. Тем самым приобретатель как собственник вещи становится обязанным к передаче вещи в конкурсную массу в силу своей недобросовестности, а не потому, что он не стал собственником вещи.
Поэтому и передача приобретателем имущества, полученного в результате сделки, подпадающей под признаки, описанные в ст. 61.2, 61.3 Закона о банкротстве, третьим лицам не дает должнику права виндицировать это имущество от указанных лиц независимо от их недобросовестности, но влечет право кредиторов на предъявление иска о неосновательном обогащении только к приобретателю <1>.
--------------------------------
<1> Если такая передача имущества иным лицам, впрочем, имеет признаки мнимой сделки, то, на мой взгляд, применимо требование ко всем участникам схемы как солидарным ответчикам в порядке ст. 61.6 Закона о банкротстве (см. также комментарий к ст. 170 ГК РФ).
В этом случае, в отличие от иска об истребовании вещи от незаконного владельца (ст. 301 ГК РФ), между кредиторами и приобретателем вещи не имеется спора о праве на вещь, вещь истребуется от ответчика именно как собственная вещь ответчика.
Понятно, что если рассматривать иск к приобретателю вещи по правилам ст. 301 - 302 ГК РФ, то интересы конкурса никак не будут защищены, потому что кредиторы не в состоянии обосновать свой иск на праве собственности (законного владения) и лишены защиты по ст. 301 Кодекса. Значит, это иной иск - не о праве на вещь, а о неосновательном обогащении.
ВС РФ в Определении от 9 октября 2017 г. N 308-ЭС15-6280, обсуждая иск, заявленный в рамках банкротства ко второму покупателю имущества, принадлежавшего должнику, не согласился с судом, применившим для разрешения спора нормы о виндикации, и указал, что недобросовестность приобретателя должна обсуждаться применительно к нормам о банкротстве.
Данный механизм основан на том, что должник утратил право собственности и оно более в конкурсную массу не входит. Следовательно, иные приобретатели являются собственниками, получившими имущество по действительной сделке. В этом плане платеж, исполнение обязательства и тому подобные действия влекут требование о неосновательном обогащении не потому, что они недействительны, а в силу предписания закона, квалифицирующего указанные отношения как факт, влекущий неосновательное обогащение в силу недобросовестности приобретателей в отношении кредиторов, что следует из фактов, описанных в ст. 61.6 Закона о банкротстве <1>.
--------------------------------
<1> Некоторый интерес представляет вопрос, является ли взыскание вещи в натуре от приобретателя (пока вещь не отчуждена иным лицам) в порядке ст. 61.6 Закона о банкротстве взысканием неосновательного обогащения (т.е. взысканием вещи, которая к моменту взыскания находится в собственности другой стороны сделки) или взысканием вещи, все еще принадлежащей должнику. Поскольку смысл нормы ст. 61.6 состоит в односторонней защите интересов должника и иных его кредиторов, решение данного вопроса, видимо, подчиняется этому приоритету.
Применяемый здесь специальный механизм неосновательного обогащения отличается от общего, в частности, тем, что в отличие от общего правила ст. 1102 ГК РФ имеет значение поведение и содержание воли сторон. Те действия, которые указаны в норме и которые обсуждаются с точки зрения их недействительности, порождают в любом случае именно те последствия, которые они имели в силу договора и закона. Механизм ст. 61 Закона о банкротстве не отменяет этих последствий, но добавляет к ним описанное выше обязательство из неосновательного обогащения.
В рассматриваемой ситуации, как и в случае с нарушением ареста, сделка затрагивает интересы третьих лиц (кредиторов), в связи с чем реституция в порядке п. 2 ст. 167 ГК РФ перестает быть адекватным средством защиты их интересов.
Следуя этому ходу рассуждений, можно заключить, что и применительно к действию нормы п. 2 ст. 174.1 надлежащая защита интересов кредиторов достигается средствами, отличными от простой реституции.
9. Правила п. 2 ст. 174.1, как и специальные правила законодательства о банкротстве, позволяют обнаружить тенденцию к сохранению действия сделок, нарушающих права третьих лиц, которым взамен непригодного или неэффективного механизма реституции в порядке п. 2 ст. 167 ГК РФ предоставляются иные средства защиты. Следовательно, недействительность отмеченных сделок является относительной: они скорее действительны, во всяком случае их исполнение производит то изменение во взаимных правах сторон сделки, которое присуще действительным сделкам. Названные сделки дают еще меньше оснований ставить вопрос о недействительности действий, отличных от сделок, в том числе действий по их исполнению.
