Статья 383. Права, которые не могут переходить к другим лицам
Комментарий к статье 383
(а) Права, упомянутые в ст. 383 ГК РФ, вообще необоротоспособны. Они не могут перейти к другому лицу не только на основании цессии, но и в силу закона (например, в порядке наследования или суброгации).
Сама теоретическая возможность ограничения оборотоспособности тех или иных обязательственных прав не вызывает возражений. Но, как и для любого такого ограничения оборота, в пользу него должны быть выдвинуты очень серьезные политико-правовые аргументы. Обоснованность жесткого запрета на переход указанных в комментируемой статье алиментных требований и права кредитора на возмещение вреда, причиненного жизни или здоровью, вызывает ряд вопросов. И если запрет на уступку таких прав представляется спорным, но как минимум обсуждаемым, жесткое ограничение перехода таких прав в порядке наследования выглядит сомнительным. Например, трудно объяснить, почему родственники не могут получить в порядке наследования требования к лицу, причинившему вред здоровью наследодателя, о возмещении понесенных расходов (вероятнее всего, из семейных средств) на его лечение. Запрет на правопреемство приводит к нелогичному выводу о том, что делинквент выигрывает от того, что его жертва умирает в результате причинения вреда здоровью. Также непонятно, почему не переходят к наследникам требования об уплате уже начисленных алиментов. Нет веских оснований для запрета перехода в порядке наследования тех требований об уплате алиментов, которые уже возникли и подлежали удовлетворению к моменту смерти наследодателя-кредитора.
В целом законодательное регулирование данной правовой ситуации достаточно непоследовательно. С одной стороны, в ст. 1112 ГК РФ установлен запрет на переход строго личных требований (включая требования по алиментам и возмещению вреда жизни и здоровью) в порядке наследования. С другой стороны, в ст. 1183 ГК РФ допускается наследование требований о возмещении вреда, причиненного жизни или здоровью, и уплате алиментов в виде начисленных, но не выплаченных к моменту смерти наследодателя средств на его существование (п. 68 Постановления Пленума Верховного Суда РФ от 29 мая 2012 г. N 9).
(б) В российской судебной практике в целом наметился подход, согласно которому сумма долга по обязательству, неразрывно связанному с личностью кредитора, в случае ее "созревания" к моменту перехода оказывается в той или иной степени оборотоспособной. Хотя на уровне высших судов такие правовые позиции в отношении уступки еще не сформированы, применительно к наследованию есть ряд важных разъяснений ВС РФ.
Так, в п. 5 Постановления Пленума ВС РФ от 26 января 2010 г. N 1 указывается: "Учитывая, что в силу части второй статьи 1112 Гражданского кодекса Российской Федерации, право на возмещение вреда, причиненного жизни или здоровью потерпевшего, не входит в состав наследства, его наследники вправе обращаться с самостоятельными исками в суд либо вступать в процесс в порядке процессуального правопреемства (статья 44 ГПК) лишь по требованиям о взыскании фактически начисленных потерпевшему в счет возмещения вреда, но не выплаченных ему при жизни сумм". Иначе говоря, по мнению Суда, суммы, не выплаченные в счет возмещения вреда жизни или здоровью до смерти наследодателя, вопреки ст. 1112 ГК РФ переходят по наследству. Сама ст. 1112 ГК РФ, видимо, по мнению Суда, затрагивает только суммы, начисление которых не произошло к моменту смерти наследодателя (например, ежемесячные начисления в связи с утратой трудоспособности).
Похожий вывод был сделан ранее ВС РФ в отношении обязательств по возмещению морального вреда. Суд посчитал, что присуждение суммы морального вреда приводит к своего рода разрыву тесной связи права кредитора с его личностью, и такое требование входит в наследственную массу кредитора (см. п. 2 Обзора судебной практики ВС РФ "Некоторые вопросы судебной практики Верховного Суда Российской Федерации по гражданским делам").
В настоящее время контуры этой доктрины в полной мере еще не очерчены. В частности, не вполне ясно, происходит ли такой разрыв личной связи только в случае, когда речь идет об уже начисленном и просроченном долге, подтвержденном судебным актом (например, по выплате алиментов за предшествующие периоды или возмещению вреда здоровью в виде компенсации понесенных расходов на лечение), или ключевую роль играет не столько судебное решение, сколько сам факт "созревания" обязательств к моменту смерти наследодателя. Пункт 5 Постановления Пленума ВС РФ от 26 января 2010 г. N 1 недвусмысленно указывает на то, что вынесение судебного акта не имеет определяющего значения, в то время как упомянутый выше п. 2 Обзора судебной практики ВС РФ 2003 г. акцентирует внимание именно на присуждении указанных сумм.
Также неочевидно, готова ли судебная практика идти дальше и допустить в отношении права на как минимум "созревший" (и, возможно, подтвержденный судебным актом) долг по алиментным обязательствам, а также по обязательствам, возникшим вследствие причинения вреда жизни или здоровью, не только универсальное правопреемство при смерти кредитора, но и уступку на основании сделки. Этот вариант заслуживает обсуждения, так как нередко наличие у кредитора по таким обязательствам исполнительного листа отнюдь не гарантирует ему получение от должника исполнения, а поиск имущества должника и, возможно, сопровождение процедур банкротства должника может быть не по силам кредитору. В такого рода ситуациях возможность уступки такого требования третьему лицу с тем или иным дисконтом может быть для кредитора единственным выходом.
В итоге можно констатировать, что вопрос о том, какова реальная сфера действия указанного в комментируемый статье запрета на переход прав на взыскание алиментов и возмещение вреда жизни и здоровью, имеет дискуссионный характер.
(в) Комментируемая норма сформулирована как явно выраженный императивный запрет. Поэтому уступка, противоречащая такому запрету, ничтожна в силу п. 2 ст. 168 ГК РФ (п. 76 Постановления Пленума ВС РФ от 23 июня 2015 г. N 25). При этом ничтожными будут как само распоряжение, так и договор, на основании которого происходит уступка, поскольку цессионарий не мог не знать о том, что предмет договора явно противоречит закону.
(г) Можно ли допустить переход указанных в статье обязательственных прав при наличии согласия на то самого должника? В норме говорится о неразрывной связи соответствующего обязательственного права и личности кредитора. Но что это значит? Если под неразрывной связью понимается особое значение личности кредитора для наличия обязательства, то цель нормы состоит в защите интересов именно должника. В таком случае при наличии согласия должника переход таких прав возможен. Если цель нормы состоит в тотальном запрете перехода данных требований вопреки воле всех заинтересованных лиц, то правопреемство невозможно и при наличии согласия должника.
Судя по всему, воля законодателя состояла именно в установлении жесткого запрета. Кредитор по обязательству по возмещению вреда жизни и здоровью или алиментному обязательству лишен возможности к выгоде для себя уступить такие права третьим лицам. На это указывает сама безапелляционная редакция данной нормы, а также косвенно наличие в ГК РФ п. 2 ст. 388, согласно которому уступка права по обязательству, в котором личность кредитора имеет существенное значение для должника, вполне возможна, если на то есть согласие должника. Иначе говоря, закон различает права, неразрывно связанные с личностью кредитора (комментируемая статья), и права, в которых личность кредитора имеет существенное значение (п. 2 ст. 388 ГК РФ). Первые абсолютно необоротоспособны, в отношении вторых установлен относительный запрет, который может быть преодолен согласием должника. Это жесткое решение может вызывать политико-правовые сомнения, но вряд ли его можно игнорировать в условиях действующего законодательства. Более либеральное решение рассматриваемой проблемы предложено в международных источниках. Так, Модельные правила европейского частного права запрещают цессию в тех случаях, когда в силу существа исполнения или отношений с должником и кредитором от должника нельзя разумно требовать предоставления исполнения кому-либо, кроме кредитора (п. 1 ст. III.-5:109). Однако в отличие от строго императивной ст. 383 ГК РФ Модельные правила европейского частного права допускают переход даже таких связанных с личностью кредитора прав в случае получения согласия должника.
(д) Ключевым элементом комментируемой статьи является критерий неразрывной связи обязательства с личностью кредитора. Те обязательственные требования, которые упомянуты в ст. 383 ГК РФ (обязательства по выплате алиментов и обязательства по возмещению вреда жизни и здоровью), в силу прямого указания закона представляют собой лишь примеры необоротоспособных требований. Соответственно, при применении комментируемой статьи к иным случаям основное значение будет иметь определение наличия или отсутствия неразрывной связи обязательства с личностью кредитора. Например, суды констатируют наличие такой неразрывной связи с личностью кредитора в обязательствах о возмещении морального вреда (см. п. 2 Обзора судебной практики ВС РФ "Некоторые вопросы судебной практики Верховного Суда Российской Федерации по гражданским делам").
Как видим, данный критерий имеет оценочный характер, а это означает, что представления участников гражданского оборота о наличии или отсутствии неразрывной связи обязательства с личностью кредитора могут быть разными. Соответственно, закрепленный в данной норме оценочный критерий не устраняет юридические риски: в случае спора суд может не согласиться с мнением той или иной стороны и, воспользовавшись своим усмотрением, прийти к неожиданному выводу о том, насколько тесно конкретное обязательство связано с личностью кредитора и, соответственно, действительна ли уступка требования в рамках такого обязательства. К сожалению, стабильная и четкая практика применения комментируемой статьи пока не сформировалась.
(е) Может ли служить доказательством неразрывной связи обязательства с личностью кредитора тот факт, что договор запрещает уступку? Ответ должен быть отрицательным. По вопросу о последствиях нарушения договорного запрета на уступку см. комментарий к п. 2 ст. 382, а также п. 3 ст. 388 ГК РФ. Норма комментируемой статьи связывает жесткий запрет на переход права с объективной характеристикой обязательства, а не с произвольным решением сторон ограничить уступку.
